Отец семьи безальтернативен. Кукла-мальчик у меня одна. Это курчавый длинноногий негритенок с белыми пластмассовыми бусами на черной шее.
Я уже знаю, что сначала люди встречаются, влюбляются, а пупсы и детская посудка с супчиками - потом.
Мои куклы послушно по очереди влюбляются в негритенка. А что делать - их много, а он один.
Почему-то так чаще и бывает: их много, а он один.
Любовь такое смешное и немного стыдное слово, когда оно звучит, все начинают вести себя странно.
Мой верный друг по подмосковному пансионату, в котором я провожу лето с родителями, - белобрысый мальчик Максим.
Он забавный и никогда не обижает девочек, но тоже становится глупым и нелепым, когда вдруг на крыльце столовой объявляет мне, что он меня любит.
Во время обеда он наряжает свои странные слова в не менее бестолковые поступки. Ползет ко мне под столами, задевая чьи-то ноги, пробираясь сквозь чужой смех и испуганные восклицания.
Мои родные смотрят на меня с усмешкой. Мне ужасно стыдно. Я выскакиваю на улицу, мой пыльный пылкий ухажер - за мной. Там же, у столовой, - прогуливается моя лучшая подружка Валечка.
Она тоже все видела и теперь загадочно улыбается, чертя какие-то загогулины белым сандаликом на красном гравии дорожки.
- Перестань за мной ползать, хватит меня любить, - прерывающимся от неловкости голосом прошу я Максима.
Валечка перестает пристально рассматривать дорожку, поднимает голову и просяще обращается ко мне:
- А можно, он теперь меня любить будет?
- Да пожалуйста! - с облегчением выпаливаю я и убегаю на детскую площадку.
Бегу, чувствуя не столько облегчение, сколько какую-то странную досаду: не надо, конечно, любить меня, но ... не надо и Валечку!
На следующий день мы с Валечкой сидим на песке и украшаем свои прекрасные песочные пироги веточками и листиками. Как ураган налетает на нас Максим, он топчет куличики, прыгает на них, с наслаждением вдавливая в землю.
- Дурак! - дружно кричим мы с Валечкой.
- Сами дуры! - орет наш общий влюбленный.
Свадьба моей тети. Фата, высокий жених, крики "горько".
Мы с Иркой сидим на скамейке у подъезда, несколько ошарашенные лекцией нашей биологички. Учительница биологии провела урок "для девочек", рассказывала нам об отношениях мужчины и женщины так, как это может рассказать именно биолог или медик. Поэтому мы все теперь чувствуем себя немножко лабораторными лягушками и пытаемся переварить непереваримое.
Сидим молча, ранние осенние сумерки делают мир мягче и добрее, но резкие порывы холодного ветра не дают забыться и расслабиться.
- Все-таки гадость, - наконец нарушаю я тишину.
- А если любишь? - тянет романтично настроенная Ирка, не сводя глаз с окон напротив. Там, на двенадцатом этаже, под зеленым абажуром живет ее любовь - Сашка Сусликов.
- Бе -е, - гну свою линию я, - все равно гадость.
- А я бы могла, - вдруг решительно произносит Ирка.
Я с ужасом смотрю на подругу, она в этот момент кажется мне совсем чужой и неприятной.
Развод моей тети. Ее неудавшееся самоубийство. Мама не может говорить, она заикается от пережитого страха.
В фильмах любовь все оправдывает: ради любви убивают, идут на смерть, меняют свою жизнь. Я верю, что так и надо, но ненавижу ту любовь, от которой люди глотают снотворное, а моя мама теперь целых пять минут, давясь и плача, пытается выговорить одно слово.
И все-таки любовь - это прекрасно. О ней все мысли, разговоры, вся жизнь. На курсе - свадьба за свадьбой. И первые студенческие дети. Яркие погремушки, деревянные кроватки, ночные посиделки, летнее море с визжащими от счастья голенькими малышами в прибое.
Мы все молоды и счастливы в своих новых семьях. Но, юные хищники, пробуем силы и на чужой территории. Нет-нет, ничего такого. Ночные разговоры за жизнь, медляк на дискотеке, огромный букет пурпурных роз от чужого мужа. Но это все игра в отношения. Настоящие отношения дома. Их истинность доказывается в боях. После сражений - слова и ночи. Все так, как и обещалось, - в страстях. Значит, правильная любовь,та, какую обещали книги, песни и стихи.
И она- измена - тоже была в книгах, песнях и стихах. Но, конечно, только для красоты сюжета, в жизни такое лишнее.
В жизни часто кто-то оказывается лишним.
Подруга плачет на моей кухне. Под столом наши крошечные сыновья строят космическую базу. Сердце сжимается от любви и жалости к ним. Не может быть оправдана та любовь, которая перечеркивает любовь к собственному ребенку.
- Ребенок - всегда будет на первом месте! - теперь он у меня в гостях. Серега играет желваками, в глазах - вера в то, что он говорит. Я тоже верю. Что делать, невозможно же зачеркнуть такое сильное чувство и жить с нелюбимой женщиной. Я понимаю его, когда слушаю, что он говорит. Я совсем не понимаю его, когда вижу, как играет его сын.
Я совсем не верю ему сейчас, через 20 лет, когда смотрю на его взрослого сына, выросшего без отца.
- Это смертный грех, - устало объясняет мне в темной церкви молодой батюшка.-Измена в браке - смертный грех, сначала душа начинает умирать, а потом и тело.
Как у моей тети, как у нашего застрелившегося друга, как у моих бабушки и дедушки, которые выжили после развода только потому, что успели перекодировать свою любовь в ненависть и эта ненависть дала им силы жить?
Как же так? Любовь - это же то, что дает, оправдывает, заставляет подняться над собой. Любовь не может вести к смерти. Если ведет, то это не любовь, а что?
- Страсть, - тихо говорит священник. - А страсть - это и есть грех.
Так что? Все вранье? Все эти годы нам подавали под видом любви совсем другое блюдо?
Я ухожу в мемуары, я листаю чужие судьбы, ищу ответа и не нахожу. Я вижу надорванные души и разорванные отношения, брошенных детей и семьи, которые вопреки и навсегда. Чужие следы легче расшифровывать, чем свои.
И я понимаю, что батюшка был прав. Страшно ложатся тени потерь на человеческий путь, не проходит послевкусие предательства никогда.
Но где же выход?
Мне много пришлось увидеть и пережить, прежде чем я стала догадываться, что надо искать не выход, а вход. Вход в другую систему координат, в которой любовь - не фактор смерти, а фактор жизни. Вечной.
Journal information