Такое удивительное сочетание несочетаемого приводит меня всегда в состояние некоторой внутренней растерянности и внешней неустойчивости.
Из-за этой внешней неустойчивости я чуть не свалилась с самого верха лестницы в подземном переходе.
Изящно вывернула в падении корпус, сильно-вольно замахала левой ногой, как крыльями всплеснула руками и чудом зафиксировалась в состоянии стояния.
Но в процессе этого грациозного движения произошли некоторые фатальные изменения в моем хрупком организме. И внезапно я осознала, что, избежав свободного падения, я каким-то образом утратила и свободу передвижения.
Спина моя застыла в каком-то странном положении и отказывалась распрямляться, реагируя на каждый шаг весьма болезненными ощущениями.
Шаркая ногами и поматывая горестно головой, я все же дошла до работы.
Обратный путь был еще сложнее. Путем нехитрых экспериментов мной было установлено, что мне не только ходить трудно, сидеть тоже практически невозможно.
Кое-как притащив свою сгобленную фигуру на автобусную остановку, я вновь постигла вечную и незыблемую истину: в сильные холода все автобусы впадают в спячку, заползают в свои уютные норы и отсыпаются до тепла. И в своих сладких снах видят, что все пассажиры до единого вымерзли, их ожидаючи. И это, конечно, пророческие сны.
Поскольку лично я стояла в группе таких вот обреченных.
Две тетеньки в пушистых шарфах, дядечка в усах и беременная в оранжевом пуховичке вместе со мной смотрели прямо в глаза ледяному безмолвию.
И очень скоро и оно, это безмолвие, начало всматриваться в нас.
Взгляд его проникал прямо до костей.
Первой сдалась оранжевая беременная. Что-то жалобно всхлипнув в телефон, она бодрой уточкой зашагала к метро.
Минут через пять за ней устремился усатый дядечка, возмущенно потряхивая чемоданом и бурча себе под нос что-то весьма неласковое.
Тетеньки в шарфах сблизили головы, посовещались, выпустив откуда-то из недр платков и шарфов по облачку пара, и дружно рванули ловить такси.
И тут мне вспомнилось сразу, что мой младший ребенок еще маленький, а у попугая Рони вообще нет никаких родственников, кроме меня, и я тоже обреченно поплелась к стоянке такси.
Там, как водится, водились узбеки, или казахи, или монголы.
Они уже упихали в свое знавшее лучшие времена авто тетенек в шарфах, а теперь пытались заманить и меня, широко раскинув короткие руки и призывно выкликая:" Иды сюда!"
Я обреченно зажмурилась, но тут, как в сказке, прямо передо мной выскочил невысокий и немолодой такой среднерусский дядька в курточке, кепочке и бодро прокричал:"Восемьсот рублей!"
-Нет!- менее бодро, но очень категорично выкрикнула я в ответ.
- Почему? - искренне удивился дядечка.
- Потому что я их не печатаю, - так же искренне ответила я.
Этому моему заявлению дядечка почему-то очень сильно обрадовался. То ли он не любил возить фальшивомонетчиков, то ли почувствовал, что нам вместе не будет скучно.
И оттеснив меня от монголов, решительно распахнул передо мной дверь своей машины.
Скрюченная, я упала в недра чистенького, вкусно пахнущего кофием автомобиля.
Минуты две мы ехали молча. Потом шофер несколько раз искоса взглянул на мое печальное, искаженное гримасой боли лицо и предложил:
- Подержись за меня!
- Зачем это еще? Боитесь вывалиться из своей машины? - довольно неучтиво проскрипела я.
Но дяденька не обиделся и, одарив меня лучезарной улыбкой, сказал:
- Да нет! Просто я счастливый. Подержишься - и ты такая
будешь.
- А чего это вы такой счастливый? - недоверчиво, добавив в интонацию побольше скепсиса и иронии, поинтересовалась я.
- Женился два года назад по огромной любви! - продолжал захлебываться от восторга мой попутчик.
- Чего-то не слишком рано! - упорно продолжала злобствовать я, намекая на солидный возраст жениха.
- Да ты не поняла, - возразил дяденька. - Я до этого был женат 38 лет. Трое детей у меня, - терпеливо объяснял мой шофер.
Тема вторых жен для меня больная настолько, что, забыв про больную спину, я взвилась над сиденьем:
- А первую-то куда дели?!
- Померла она, - спокойно объяснил дядька.- А как я ее похоронил, поехал к себе на родину, под Саратов. Уж больно тоска заела.
Дети-то большие. Я им две квартиры в Москве оставил - в них сыновья живут, а на даче - дочка.
А там село мое, родина. И вот иду по сельской улице - вижу: одноклассница моя бывшая навстречу идет.
Я ее с перого класса любил, портфель носил, за одной партой сидели, в девятом классе у поленницы целовались.
Только вот какая штука тогда случилась. У нас в девятом классе девонька одна родила, ну и всех учителей начальство на уши поставило:"Что это у вас в школе творится?!"
И стали за всеми следить. А уж то, то мы пара, вообще все знали.
И стали мою девушку к директору вызывать и стращать:" Смотри, - мол, - попробуй только школу опозорить!"
А она отличница, учительницей хотела быть, стыдно ей, она и говорит мне:" Ты за мной пока не ходи, давай переждем".
А что я тогда понимал? Обиделся и говорю:"Училкой стать хочешь, уже учить начала?!"
И ушел. И все.
Уехал после школы, женился. Хорошая жена, умная, секретарем работала. Всю жизнь с ней прожил.
А тут иду по этой вот дороге и вижу ту, мою. И знаешь, все у меня внутри оборвалось, стою - а ноги подкашиваются.
И она остановилась, смотрит, моргает, губу закусила. А я ее сразу, вместо "здрасьте", спрашиваю:" Ты сейчас чувствуешь, как я, что все внутри оборвалось?
Она и говорит:
- Да.
- Тогда, - говорю, - пошли сейчас же заявление подавать. Жениться с тобой будем.
Я к тому времени уже знал, конечно, что муж ее тоже помер.
Так и поженились. Старший сын нам на свадьбу путевку в Турцию купил. Мы и к Николаю Угоднику ездили. Ты была?
Вот и живем теперь. Все хорошо, только на машине я ее возить не могу. Веришь? Проедем чуть - я останавливаюсь и бросаюсь ее целовать. И дома так же. Лучше мне рядом с ней не стоять - не удержусь! Вот с первой женой дружно жили, но чтобы чуть что хватать ее - даже подумать как-то дико.
Какой же я счастливый человек - через сорок лет женился на своей самой главной любови! Первая любовь - она самая! Я стихи ей пишу. Давай почитаю?
И он читал мне стихи, долго, но я запомнила только две строчки:
Первая любовь - это вверх глаза,
Первая любовь - неба бирюза...
- И она мне пишет стихи, я их все помню. Она учительница у меня, очень начитанная.
И дальше я уже слушала стихи его жены, но ничего не запомнила, кроме слов "единственный", "ненаглядный" и "родной".
А потом, у дома, я, стеная, выбиралась из машины, и он, сочувственно глядя на меня, проговорил:"Все-таки главное - здоровье!"
А я потом весь день думала о том, то все-таки главное - любовь.
И рада я была, что случился в моей жизни этот неустроенный день и что встретился мне такой влюбленный человек, который не сетует на то, то сорок лет шел к счастью, а просто радуется, что оно в конце концов случилось.
И знаете, спина тоже потихоньку прошла. Видимо, даже мысли о любви целительны.
Journal information